Форум
Никогда не надо мешать людям в их даже призрачном счастье, если они того хотят. Порадуемся за них и будем наслаждаться своим счастьем или будем его искать!
В 987 году князь Владимир направил меня с тайной миссией в Царьград: разузнать все о христианской вере, а заодно приглядеться к молодой принцессе Анне, сестре Константина и Василия. Я был сильно удивлен такой дальновидностью князя, но не подал виду.
Я присоединился к обычному торговому каравану, который торговал с Византией медом, воском, мехами и рыбой. За эти натуральные ценности русские купцы накупали себе предметы высокой византийской индустрии и искусства. В эту поездку я взял с собою двух верных друзей – Стояна и Братонежко. Наш путь был долгим, длинным и опасным, но наши боги были милостивы к нам и мы вскоре прибыли в сей сказочный город.
Наша ладья увлекаемая усилиями двадцати четырех гребцов, буквально летела над тихими водами Золотого Рога. Я сидел на корме лодки под красным шелковым балдахином с хозяином судна купцом Звягой и с интересом смотрел на проплывающие берега залива диковиной страны.
Когда подъезжаешь к Царьграду от Черного моря, то входишь сначала в морской пролив Босфор, по обеим сторонам которого видны населенные берега. В конце Босфора, направо – длинный морской залив, называемый Золотой Рог. Высокий береговой угол между Босфором и Золотым Рогом и был Царьград. Весь город стоял на семи холмах. Царский двор начинался на самом берегу моря и шел все выше и выше в гору; палаты царские стояли на высоком холме, а против них – тоже на холме – дивный храм Святой Софии. Зрелище дивное!
По прибытию в Царьград нашего каравана судов подозрительные греки долго нас не пускали в город, пока не убедились в цели нашего прибытия, и, что мы действительно прибыли по торговым делам. Что касается нас, то мы у них вызвали подозрение, так как при нас не было товара. Не знаю, каким образом, скорее всего нас предал купец, то они вскоре узнали, кто мы такие. Не успели мы коснуться христианской земли, как меня и моих товарищей схватили и отвели во дворец царей Василия и Константина, где начальник охраны дворца нас допросил, а писец христианин записал наши показания. Чтобы нас не уличили во лжи, и наша миссия не провалилась, я приказал друзьям не скрывать, кто мы и говорить, что целью нашего путешествия является частное дело - поиск моей невесты. Пока наши сведения греки перепроверяли, нас по длинному тоннелю отвели в подземелье.
Многочисленные факелы, освещавшие тоннель, бросали густые тени на гранитные стены. Было холодно и сыро. Весь воздух подземелья был страшно пропитан человеческим потом, фекалиями и запахами поджаренного человеческого тела. На шести из многочисленных цепей, свисающих с потолка, раскачивались шестеро людей, повешенных за ноги. Они были абсолютно голыми; кровь текла по их телам из нескольких десятков маленьких, но глубоких порезов, сделанных искусной рукой. Одетые в длинные белые рубища и черные кожаные фартуки, испачканные кровью, палачи-мясники пытали подозреваемых лазутчиков в шпионаже. Среди них была старуха и совсем мальчик. Женщина злобно лязгнула оставшимися от пыток зубами и прошипела:
- Изверги, нелюди, будите вы все гореть в аду!
Нас провели в отдельную камеру и заперли. Уже поздно вечером нас выпустили из каменного мешка и тем же путем повели наверх, где нас допрашивали. Две пары цепей уже были пусты; рабы подбирали с пола какие-то ошметки человеческого мяса и кидали их в огонь. Два бесформенных куска мяса, висевшие на х других цепях, напомнили жаркое на охоте. Один из кусков мяса слегка подергивался, другой был неподвижен. Это были мужчины. У них были отрезаны половые члены, которые валялись рядом с палачами. Вопли, стоны, звон цепей и крики палачей еще долго преследовали меня в этом городе моей мечты…Такого византийского варварства и жестокости Русь не знала!
Нас отвели в левую часть дворца, и поселили в роскошные апартаменты. Не успели мы в нем расположиться, как в комнату зашел императорский стольник – распорядитель при дворце. Это был маленький и сухенький старичок с хитрыми глазами, как у ящерицы. Звали его Геракл. Я чуть не рассмеялся, когда услышал его имя. Вместе с ним был богообразного вида мужчина, лет сорока, одетый в богатые одежды священнослужителя. Как я потом узнал – это был архиепископ Илларион. Я сразу же к нему проникся симпатией.
Императорский стольник рассыпался перед нами в льстивых любезностях, и сказал, что мы почетные гости императора и должны жить при дворце. Я попробовал отказаться, но Геракл был неумолим. Мне не понравилось, что когда мы вошли в свои апартаменты у наших дверей были приставлены два стражника. Стараясь быть вежливым, я сказал:
- Сударь, рус с мечом не шутит! Я думаю, что вы не принимаете нас за наивных людей, которые не понимают, так называемое, гостеприимство со стражей у двери. Мы представители великого князя киевского Владимира, ваши верные союзники и друзья, а вы с его посланцами ведете себя так, будто мы ваши пленники.
- Что вы, мой господин! – ответил хитрый распорядитель дворца. – Вы наши дорогие гости, а посему мы должны обеспечить вам надежную безопасность. Я улыбнулся и в доброжелательном тоне заметил:
- Мы вам благодарны, уважаемый, но мы не нуждаемся в охране, так как сами в состоянии за себя постоять.
- Воля ваша… - недовольно сказал Геракл.
Затем нас провели в соседнюю комнату, сытно накормили и мы ушли спать в свои апартаменты. Утром, в десять часов, нас разбудил страшный грохот, сотрясавший все вокруг. Я вскочил, решив спросонья, что настало светопреставление. И выскочив из аппартаментов, увидел, что мимо проходят два священника.
- Что это? – спросил я.
- Это церковные колокола, которые взывают христиан к молитве, - улыбаясь, молвили они.- Вскоре к нам явился опять стольник, который отвел нас в столовую, где мы сытно позавтракали. За завтраком присутствовал архиепископ Илларион. В непринужденной беседе мы поговорили об отношениях Византии и Руси. Из разговора я понял, что Царь Град был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило при нашем княжеском дворе. Им было все известно даже о моем трех месячном заключении в темнице. Вскоре стольник спросил меня о моих намерениях и желаниях на сегодняшний день. Я попросил показать нам город. На что мне было дано согласие и почетное сопровождение.
Весь город стоял у самой воды и был обнесен каменными стенами с четырехугольными башнями. Внутри города стояли роскошные каменные палаты и церковь, но больше всего, конечно, поразил меня царский дворец, по которому мы проходили. Весь его двор был вымощен мрамором и другим дорогим камнем; на дворе этом стояли огромные, литые из меди статуи знаменитейших греческих императоров и высокие столпы из мрамора. Посредине помещался огромнейший четырехугольный и сквозной столп, составленный из нескольких столпов и сводов. На нем возвышался большой крест. Скажу вам:
- Диво, дивное!
Улицы Константинополя походили на растревоженный улей. Он кишел людьми всякого рода и звания, везде шла бойкая торговля. Византийские ремесленники и торговцы завалили своими изделиями и товарами легкие открытые палатки, которые тянулись длинными рядами и представляли собой удивительное живописное зрелище. Наши глаза ослепляли роскошь и порядок.
После этого греки показали нам храмы своего Бога, и удивили нас их великолепием и красотой, но особенно мне запомнилось торжественное богослужение. Я был просто поражен красотой и величием христианской проповеди. Признаюсь честно, что от этой красоты, порядка, человечности у меня на глазах навернулись слезы.
- Но почему, почему мы, славяне, не можем жить как они? Мы богатое и сильное княжество, но нет у нас порядка и обустроенности. Вся наша жизнь постоянно проходит в воинах, а не в созидании.- От этого мне стало очень, очень грустно, что я чуть не заплакал от обиды. Такие же лица были и моих друзей язычников. Мы переглянулись, и поняли друг друга без слов. Понурые и усталые мы вернулись в свои апартаменты, поужинали и рано легли спать.
На третий день нашего пребывания в Царьграде, я пораньше выскользнул из дворца, и направился в город. Долго бродил по узким улицам города и с удивлением рассматривал его удивительную архитектуру, людей. Тут мое внимание привлек монах, что-то знакомое показалось мне в нем. Я сразу же в нем признал соотечественника и внимательно начал в него вглядываться, и мне показалось, будто я в нем узнаю моего старого новгородского приятеля Савелия.
- О боги! – подумал я, - можно ли представить себе два более схожих лица? Не знаю, что и подумать, я его окликнул:
- Опа! Не мираж ли это? – сказал я, поклонившись ему, - действительно ли глаза мои созерцают моего друга Савелия? Он, конечно, меня не узнал. Вернее, сделал вид, будто не узнал, но сообразил, что притворство бесполезно, принял вид человека, внезапно вспомнившего нечто, давно позабытое.
- А, это вы, господин Жизномир? – и упал передо мной на колени, - извините, что сразу не признал вас, с тех пор, как живу на этой святой земле, лица с далекой Родины стал забывать.
- Савелий, хватит предуряться и корчить из себя шута! – сказал я ему, смеясь, - я испытываю огромную радость видеть тебя после почти десятилетней разлуки.
- Ах, господин… Жизномир, ну зачем пристали, аки смола, – по-бабьи заплакав, произнес плут, - неужели вы меня еще помните? – притворно продолжал Савелий, - мне, вашему соотечественнику, стыдно показываться в этом грязном одеянии перед теми людьми, которые знали меня раньше и были свидетелями моего достатка и успешности. А теперь я нищий и изгой. Увы! – добавил он, испуская притворный вздох.
С превеликой радостью я обнял своего друга, трижды по-русски расцеловал и затащил в богатую таверну, чтобы за кубком вина расспросить его о том, как он оказался в этих далеких краях. Я видел, что он был страшно голоден, и заказал ему всяких вкусностей, которыми была богата эта харчевня. Савелий набросился на еду и вино. Немного пресытившись пищей, он подобрел, и к нему вернулась его прежняя уверенность и веселость. Он рассказал мне свою историю:
- Расставшись с тобой, Жизномир, я и Афанасий со своими господами отправились в Константинополь. Мы поселились в их богатых и роскошных домах и катались, как сыр в масле. И надо же было такому случиться, что жена моего господина, молодая прелестница лет тридцати пяти, положила на меня глаз. Она дни и ночи скучала одна в доме, пока ее муж проводил время среди друзей и молодых прелестниц. Честно сказать, я пленился ее красотой и статностью, и мне мнилось, что не было на свете любви, более пламенной, чем наша. Вскоре, о нашей любовной связи узнал мой господин, который со своими друзьями вышвырнул меня за дверь и изрядно поколотил. Конечно, он мне ничего не заплатил, и я остался без гроша в кармане, да еще с дурной репутацией в незнакомом городе. Мой господин сделал так, что меня не брали в услужение ни в одну семью. Меня долго поддерживал материально Афанасий, но его тоже вскоре выгнали из господского дома за дружбу со мной.
Мы собрали наши скромные пожитки, и покинули сей не гостеприимный град, и решили искать счастья в окрестностях города. Фортуна была милостива к нам. Мы устроились в услужение к старому деревенскому священнику, который вот уже десять лет, как покинул царский двор и всецело посвящал себя заботам о своей небольшой пастве. Он считал себя великим ученым-оратором: для него не было большего удовольствия, чем проповедовать.
В первый день нашего пребывания у нового господина он определил меня переписывать его проповеди, а Афанасия заботам о его домашнем хозяйстве. Когда он проверил мою работу, то воскликнул удивленно:
- Боже праведный, ты отличный переписчик и большой знаток грамматики. Я в восторге. Скажи откровенно, друг мой любезный, что бросилось тебе неприятного или поразило при переписке проповеди в моем стиле и выражениях:
- О ваше преосвященство, – ответил я со скромным видом, - я не достаточно образован, и тем более, не всеведущ в таком великом деле, как христианская религия. К стыду моему, я не крещен!
Прелат улыбнулся на эти слова и ничего мне не ответил, но мне удалось подметить его благосклонность ко мне. Священник был без ума от меня и вскоре нас с Афанасием крестил, а потом сделал меня еще и его казначеем. Целых два года мы с Афанасием жили в доме прелата припеваючи. Полученные за работу деньги мы откладывали на поездку домой, а еще немного приворовывали. Однако вскоре наш обман открылся. И мы, прихватив все деньги прелата, выданные нам на хозяйственные расходы, бежали, но вскоре нас поймали и препроводили в тюрьму, где мы провели долгие шесть лет. Всего несколько дней назад нас освободили. Мы пристроились на грязную работу в богадельню для сирот, там и прозябаем. Савелий рассказал мне еще о многих других своих приключениях, но они кажутся мне не столь достойными для пересказа, что я обойду их молчанием. Мне, однако, пришлось прослушать всю его историю до конца.
Когда Савелий окончил свое повествование, показавшееся мне несколько унылым, я заявил ему из вежливости, что очень сочувствую его несчастной судьбе. Затем отдал ему все имеющиеся при себе деньги и взял с него слово, что он вместе с Афанасием найдет меня в дворцовых апартаментах, и мы вместе отправимся на родину. Савелий мне клятвенно пообещал, что непременно завтра, с утра, придет с другом ко мне.
Однако, не на следующий день, не через неделю, они не появились. Я понял, что они снова попали в беду. Мне не стоило большого труда это выяснить. На мои деньги они славно погуляли на одном из постоялых дворов, где подрались с местными греками. Я встретился с начальником тюрьмы, дал ему взятку и попросил их содержать, как можно лучше, а через пару недель обещал забрать их и увезти на родину.
В 987 году князь Владимир направил меня с тайной миссией в Царьград: разузнать все о христианской вере, а заодно приглядеться к молодой принцессе Анне, сестре Константина и Василия. Я был сильно удивлен такой дальновидностью князя, но не подал виду.
Я присоединился к обычному торговому каравану, который торговал с Византией медом, воском, мехами и рыбой. За эти натуральные ценности русские купцы накупали себе предметы высокой византийской индустрии и искусства. В эту поездку я взял с собою двух верных друзей – Стояна и Братонежко. Наш путь был долгим, длинным и опасным, но наши боги были милостивы к нам и мы вскоре прибыли в сей сказочный город.
Наша ладья увлекаемая усилиями двадцати четырех гребцов, буквально летела над тихими водами Золотого Рога. Я сидел на корме лодки под красным шелковым балдахином с хозяином судна купцом Звягой и с интересом смотрел на проплывающие берега залива диковиной страны.
Когда подъезжаешь к Царьграду от Черного моря, то входишь сначала в морской пролив Босфор, по обеим сторонам которого видны населенные берега. В конце Босфора, направо – длинный морской залив, называемый Золотой Рог. Высокий береговой угол между Босфором и Золотым Рогом и был Царьград. Весь город стоял на семи холмах. Царский двор начинался на самом берегу моря и шел все выше и выше в гору; палаты царские стояли на высоком холме, а против них – тоже на холме – дивный храм Святой Софии. Зрелище дивное!
По прибытию в Царьград нашего каравана судов подозрительные греки долго нас не пускали в город, пока не убедились в цели нашего прибытия, и, что мы действительно прибыли по торговым делам. Что касается нас, то мы у них вызвали подозрение, так как при нас не было товара. Не знаю, каким образом, скорее всего нас предал купец, то они вскоре узнали, кто мы такие. Не успели мы коснуться христианской земли, как меня и моих товарищей схватили и отвели во дворец царей Василия и Константина, где начальник охраны дворца нас допросил, а писец христианин записал наши показания. Чтобы нас не уличили во лжи, и наша миссия не провалилась, я приказал друзьям не скрывать, кто мы и говорить, что целью нашего путешествия является частное дело - поиск моей невесты. Пока наши сведения греки перепроверяли, нас по длинному тоннелю отвели в подземелье.
Многочисленные факелы, освещавшие тоннель, бросали густые тени на гранитные стены. Было холодно и сыро. Весь воздух подземелья был страшно пропитан человеческим потом, фекалиями и запахами поджаренного человеческого тела. На шести из многочисленных цепей, свисающих с потолка, раскачивались шестеро людей, повешенных за ноги. Они были абсолютно голыми; кровь текла по их телам из нескольких десятков маленьких, но глубоких порезов, сделанных искусной рукой. Одетые в длинные белые рубища и черные кожаные фартуки, испачканные кровью, палачи-мясники пытали подозреваемых лазутчиков в шпионаже. Среди них была старуха и совсем мальчик. Женщина злобно лязгнула оставшимися от пыток зубами и прошипела:
- Изверги, нелюди, будите вы все гореть в аду!
Нас провели в отдельную камеру и заперли. Уже поздно вечером нас выпустили из каменного мешка и тем же путем повели наверх, где нас допрашивали. Две пары цепей уже были пусты; рабы подбирали с пола какие-то ошметки человеческого мяса и кидали их в огонь. Два бесформенных куска мяса, висевшие на х других цепях, напомнили жаркое на охоте. Один из кусков мяса слегка подергивался, другой был неподвижен. Это были мужчины. У них были отрезаны половые члены, которые валялись рядом с палачами. Вопли, стоны, звон цепей и крики палачей еще долго преследовали меня в этом городе моей мечты…Такого византийского варварства и жестокости Русь не знала!
Нас отвели в левую часть дворца, и поселили в роскошные апартаменты. Не успели мы в нем расположиться, как в комнату зашел императорский стольник – распорядитель при дворце. Это был маленький и сухенький старичок с хитрыми глазами, как у ящерицы. Звали его Геракл. Я чуть не рассмеялся, когда услышал его имя. Вместе с ним был богообразного вида мужчина, лет сорока, одетый в богатые одежды священнослужителя. Как я потом узнал – это был архиепископ Илларион. Я сразу же к нему проникся симпатией.
Императорский стольник рассыпался перед нами в льстивых любезностях, и сказал, что мы почетные гости императора и должны жить при дворце. Я попробовал отказаться, но Геракл был неумолим. Мне не понравилось, что когда мы вошли в свои апартаменты у наших дверей были приставлены два стражника. Стараясь быть вежливым, я сказал:
- Сударь, рус с мечом не шутит! Я думаю, что вы не принимаете нас за наивных людей, которые не понимают, так называемое, гостеприимство со стражей у двери. Мы представители великого князя киевского Владимира, ваши верные союзники и друзья, а вы с его посланцами ведете себя так, будто мы ваши пленники.
- Что вы, мой господин! – ответил хитрый распорядитель дворца. – Вы наши дорогие гости, а посему мы должны обеспечить вам надежную безопасность. Я улыбнулся и в доброжелательном тоне заметил:
- Мы вам благодарны, уважаемый, но мы не нуждаемся в охране, так как сами в состоянии за себя постоять.
- Воля ваша… - недовольно сказал Геракл.
Затем нас провели в соседнюю комнату, сытно накормили и мы ушли спать в свои апартаменты. Утром, в десять часов, нас разбудил страшный грохот, сотрясавший все вокруг. Я вскочил, решив спросонья, что настало светопреставление. И выскочив из аппартаментов, увидел, что мимо проходят два священника.
- Что это? – спросил я.
- Это церковные колокола, которые взывают христиан к молитве, - улыбаясь, молвили они.- Вскоре к нам явился опять стольник, который отвел нас в столовую, где мы сытно позавтракали. За завтраком присутствовал архиепископ Илларион. В непринужденной беседе мы поговорили об отношениях Византии и Руси. Из разговора я понял, что Царь Град был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило при нашем княжеском дворе. Им было все известно даже о моем трех месячном заключении в темнице. Вскоре стольник спросил меня о моих намерениях и желаниях на сегодняшний день. Я попросил показать нам город. На что мне было дано согласие и почетное сопровождение.
Весь город стоял у самой воды и был обнесен каменными стенами с четырехугольными башнями. Внутри города стояли роскошные каменные палаты и церковь, но больше всего, конечно, поразил меня царский дворец, по которому мы проходили. Весь его двор был вымощен мрамором и другим дорогим камнем; на дворе этом стояли огромные, литые из меди статуи знаменитейших греческих императоров и высокие столпы из мрамора. Посредине помещался огромнейший четырехугольный и сквозной столп, составленный из нескольких столпов и сводов. На нем возвышался большой крест. Скажу вам:
- Диво, дивное!
Улицы Константинополя походили на растревоженный улей. Он кишел людьми всякого рода и звания, везде шла бойкая торговля. Византийские ремесленники и торговцы завалили своими изделиями и товарами легкие открытые палатки, которые тянулись длинными рядами и представляли собой удивительное живописное зрелище. Наши глаза ослепляли роскошь и порядок.
После этого греки показали нам храмы своего Бога, и удивили нас их великолепием и красотой, но особенно мне запомнилось торжественное богослужение. Я был просто поражен красотой и величием христианской проповеди. Признаюсь честно, что от этой красоты, порядка, человечности у меня на глазах навернулись слезы.
- Но почему, почему мы, славяне, не можем жить как они? Мы богатое и сильное княжество, но нет у нас порядка и обустроенности. Вся наша жизнь постоянно проходит в воинах, а не в созидании.- От этого мне стало очень, очень грустно, что я чуть не заплакал от обиды. Такие же лица были и моих друзей язычников. Мы переглянулись, и поняли друг друга без слов. Понурые и усталые мы вернулись в свои апартаменты, поужинали и рано легли спать.
На третий день нашего пребывания в Царьграде, я пораньше выскользнул из дворца, и направился в город. Долго бродил по узким улицам города и с удивлением рассматривал его удивительную архитектуру, людей. Тут мое внимание привлек монах, что-то знакомое показалось мне в нем. Я сразу же в нем признал соотечественника и внимательно начал в него вглядываться, и мне показалось, будто я в нем узнаю моего старого новгородского приятеля Савелия.
- О боги! – подумал я, - можно ли представить себе два более схожих лица? Не знаю, что и подумать, я его окликнул:
- Опа! Не мираж ли это? – сказал я, поклонившись ему, - действительно ли глаза мои созерцают моего друга Савелия? Он, конечно, меня не узнал. Вернее, сделал вид, будто не узнал, но сообразил, что притворство бесполезно, принял вид человека, внезапно вспомнившего нечто, давно позабытое.
- А, это вы, господин Жизномир? – и упал передо мной на колени, - извините, что сразу не признал вас, с тех пор, как живу на этой святой земле, лица с далекой Родины стал забывать.
- Савелий, хватит предуряться и корчить из себя шута! – сказал я ему, смеясь, - я испытываю огромную радость видеть тебя после почти десятилетней разлуки.
- Ах, господин… Жизномир, ну зачем пристали, аки смола, – по-бабьи заплакав, произнес плут, - неужели вы меня еще помните? – притворно продолжал Савелий, - мне, вашему соотечественнику, стыдно показываться в этом грязном одеянии перед теми людьми, которые знали меня раньше и были свидетелями моего достатка и успешности. А теперь я нищий и изгой. Увы! – добавил он, испуская притворный вздох.
С превеликой радостью я обнял своего друга, трижды по-русски расцеловал и затащил в богатую таверну, чтобы за кубком вина расспросить его о том, как он оказался в этих далеких краях. Я видел, что он был страшно голоден, и заказал ему всяких вкусностей, которыми была богата эта харчевня. Савелий набросился на еду и вино. Немного пресытившись пищей, он подобрел, и к нему вернулась его прежняя уверенность и веселость. Он рассказал мне свою историю:
- Расставшись с тобой, Жизномир, я и Афанасий со своими господами отправились в Константинополь. Мы поселились в их богатых и роскошных домах и катались, как сыр в масле. И надо же было такому случиться, что жена моего господина, молодая прелестница лет тридцати пяти, положила на меня глаз. Она дни и ночи скучала одна в доме, пока ее муж проводил время среди друзей и молодых прелестниц. Честно сказать, я пленился ее красотой и статностью, и мне мнилось, что не было на свете любви, более пламенной, чем наша. Вскоре, о нашей любовной связи узнал мой господин, который со своими друзьями вышвырнул меня за дверь и изрядно поколотил. Конечно, он мне ничего не заплатил, и я остался без гроша в кармане, да еще с дурной репутацией в незнакомом городе. Мой господин сделал так, что меня не брали в услужение ни в одну семью. Меня долго поддерживал материально Афанасий, но его тоже вскоре выгнали из господского дома за дружбу со мной.
Мы собрали наши скромные пожитки, и покинули сей не гостеприимный град, и решили искать счастья в окрестностях города. Фортуна была милостива к нам. Мы устроились в услужение к старому деревенскому священнику, который вот уже десять лет, как покинул царский двор и всецело посвящал себя заботам о своей небольшой пастве. Он считал себя великим ученым-оратором: для него не было большего удовольствия, чем проповедовать.
В первый день нашего пребывания у нового господина он определил меня переписывать его проповеди, а Афанасия заботам о его домашнем хозяйстве. Когда он проверил мою работу, то воскликнул удивленно:
- Боже праведный, ты отличный переписчик и большой знаток грамматики. Я в восторге. Скажи откровенно, друг мой любезный, что бросилось тебе неприятного или поразило при переписке проповеди в моем стиле и выражениях:
- О ваше преосвященство, – ответил я со скромным видом, - я не достаточно образован, и тем более, не всеведущ в таком великом деле, как христианская религия. К стыду моему, я не крещен!
Прелат улыбнулся на эти слова и ничего мне не ответил, но мне удалось подметить его благосклонность ко мне. Священник был без ума от меня и вскоре нас с Афанасием крестил, а потом сделал меня еще и его казначеем. Целых два года мы с Афанасием жили в доме прелата припеваючи. Полученные за работу деньги мы откладывали на поездку домой, а еще немного приворовывали. Однако вскоре наш обман открылся. И мы, прихватив все деньги прелата, выданные нам на хозяйственные расходы, бежали, но вскоре нас поймали и препроводили в тюрьму, где мы провели долгие шесть лет. Всего несколько дней назад нас освободили. Мы пристроились на грязную работу в богадельню для сирот, там и прозябаем. Савелий рассказал мне еще о многих других своих приключениях, но они кажутся мне не столь достойными для пересказа, что я обойду их молчанием. Мне, однако, пришлось прослушать всю его историю до конца.
Когда Савелий окончил свое повествование, показавшееся мне несколько унылым, я заявил ему из вежливости, что очень сочувствую его несчастной судьбе. Затем отдал ему все имеющиеся при себе деньги и взял с него слово, что он вместе с Афанасием найдет меня в дворцовых апартаментах, и мы вместе отправимся на родину. Савелий мне клятвенно пообещал, что непременно завтра, с утра, придет с другом ко мне.
Однако, не на следующий день, не через неделю, они не появились. Я понял, что они снова попали в беду. Мне не стоило большого труда это выяснить. На мои деньги они славно погуляли на одном из постоялых дворов, где подрались с местными греками. Я встретился с начальником тюрьмы, дал ему взятку и попросил их содержать, как можно лучше, а через пару недель обещал забрать их и увезти на родину.
