Форум
Мы, славяне, порою стыдимся делать добрые дела. Присущее нам чувство вины, зачастую не дает нам поступать великодушно. Мы стесняемся произвести благоприятное впечатление на других, как и «угодить» нашим богам. Нам трудно допустить, что человек по природе добр. Поэтому мы все свои добрые дела и поступки стараемся спрятать за иронию и небрежность, как будто милосердие есть нечто позорное или признак нашей слабости. Язычник не ведает жалости – внушали нам с детства.
Прошла уже целая неделя, как я покинул родную сторонку. На земле кривичей, я сердечно распрощался с гусляром Гудиславом и продолжил один свой путь. Моя старая лошадка только шагом могла передвигаться по огромным просторам Руси. Бросив поводья, я дал волю своему лошаку и позволил ему самому выбирать дорогу, а сам любовался красотой бескрайней русской степи.
Лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь толщу облаков, скользили по изменчивой глади матери - земли и мимолетно озаряли то темно-зеленую массу еще не выгоревшей до конца от солнца степной растительности, то пышную белизну ковыля, то заросли камыша, заболоченной речки или оврага. В их зыбком свете вспыхивали поочередно перед моими глазами то куст болотистого молочая, то заросли колючего чертополоха, то островки желтых лютиков и багряных васильков, то непроходимые заросли камышей и лозняка, где гнездились дикие утки, белоглазые нырки, изумрудные чибисы, проворные перепелки и грузные дрофы. Утро, торжество и красота природы, свежее дыхание растений пьянили меня и переполняли мое сердце непонятной радостью бытия.
Вдруг мой рысак вздернул голову и уши, внезапно остановился посреди дороги. Я подумал, что он чего-то испугался, и принялся разглядывать, какая могла быть тому причина: тут я увидел на земле лежащий посох и несколько книг, а рядом, за кустом, трех грязных и бородатых мужиков, со славянской внешностью, выворачивающих карманы не то волхву, не то монаху. А тот в это время молился. Быстро оценив ситуацию и не раздумывая, я соскочил с лошака, подобрал палку – посох, и тот час бросился на обидчиков божьих людей. Благо, благодаря моему покойному отцу, я хорошо усвоил его приемы рукопашного боя и битвы на палках. В нашем городище не было бойцов, равных мне в этих видах борьбы. Несколькими ударами ногой, кулаком и палкой под дых, в лицо и по голове, я поверг быстро, разбойников на землю… Я ждал похвал в свой адрес, жертвы разбойников, но они не последовали. Монах, не обращая на меня никакого внимания, продолжал свою молитву, а когда ее закончил, посмотрел на меня осуждающе, будто я совершил злодеяние. Меня это сильно удивило:
- Ёжики курносые! – воскликнул я в сердцах, - голому, и разбой не страшен! Любезный , простите, я что-то не так сделал?
На что он ответил:
- Не у меня проси прощения, чадо, а у нашего Иисуса Христа! Господь милостив и простит тебе твои прегрешения! - Такие мудреные слова я слышал впервые и, хотя я не мог понять, в чем моя вина, но почему-то чувствовал себя виноватым перед этим монахом, горе разбойниками, и неведомым мне Богом Иисусом Христом…
Еще больше меня удивил монах тем, что начал оказывать помощь своим мучителям. Одному он перевязал голову, другому смыл кровь с лица, третьего напоил водой. Прейдя в себя, разбойники быстро убежали, и каково же было мое изумление, когда в самом молодом и злобном нападающем на монаха, я признал сына волхва Богомила, Гаврилу из града Киева. Я сему не удивился. Многие на Руси в наше время занимались грабежами и этим жили. Он зло сверкнул на меня глазами, но ничего не сказал.
- Разбойников надо резать на мелкие кусочки и их тела скармливать собакам, - сказал я зло.
- Святые угодники! Отрок, ты так молод, а злобы накопил уже на две жизни. Это ни хорошо и не по-божески, – сказал хриплым голосом монах. Так я познакомился с булгаром, первым христианином и удивительным человеком иноком Михаилом, будущим первым пастырем Руси.
Стало холодать. Был Астафьев день, и дул северный ветер.
- Значит, скоро быть стуже, - подумал я.
Мы спрятались от ветра у одинокого дерева, стоящего у дороги. Я достал из своего холщевого мешка свою скромную провизию: несколько луковиц, сухарей, мед и кусок сала. Предложил своему попутчику разделить со мной мою скромную трапезу. Он с благодарностью согласился. С большим интересом я наблюдал за ним: как он странно молился перед трапезой, и какие слова молитвы он говорил. Но более всего, меня поразило - с каким достоинством он принимал пищу: спокойно, не спеша, серьезно и молча, как будто совершал какой-то только ему ведомый ритуал. С любопытством я всматривался в него. Был он среднего роста, худощав, одет в рубище с накидкой на голову коричневого цвета, пояс опоясывала толстая веревка. На ногах была обувь, наподобие наших лаптей, только из кожи. На вид ему можно было дать не более тридцати лет, но и только из-за его серьезности и достоинства, как он держался. Еще меня поразили глаза, которые излучали доброту и смирение.
Перекусив немного, мы разговорились. Я рассказал ему о себе и причине моего путешествия. Монах в начале нашего знакомства не был так откровенен со мной, как я с ним. Но сказал, что тоже направляется в Новгород. Известие это меня обрадовало и мы, не мешкая, отправились дальше в путь.
Мы шли до наступления сумерек. У излучины реки, близ поселения Решетняки решили заночевать. День медленно угас под тяжелым пологом облаков. Только мы с монахом развели костер, как со всех сторон послышался унылый вой волков. Их тоскливый вой и лихорадочное рыскание говорили о том, что животных мучит жестокий голод и нам надо держать ухо востро. Вначале волки держались на расстоянии, но чем плотнее становились сумерки, тем ближе они к нам подступали. В сгущающихся сумерках глаза хищников сверкали все ярче и ярче в отблесках костра. Стая волков ощетинилась и угрожающе рычала. Монах принялся усердно молиться, а я приготовился к отражению волчьей атаки.
Резким движением я метнул в них дротик. Ближайщий от меня волк упал на землю с пробитой грудью. Схватив его за задние лапы, я швырнул труп в стаю волков. Запах крови ударил им в нос и они мгновенно растерзали своего собрата. Мы с монахом бросились наутек и в одно мгновение взобрались на большое дерево, которое приметили раньше. Мы были вне опасности. Хищники растерзали сначала своего собрата, а затем моего старого
лошака и видно насытили свои желудки. Вскоре они ушли. Не мешкая, с рассветом, мы покинули это опасное место.
Пока мы шли, мне не давал покоя вопрос: почему монах так милосердно поступил с обидчиками и совсем не держал на них зла? Меня так и раздирало от любопытства. Грек, словно прочитав мои мысли, сказал:
- Ночью на нас напали голодные волки. Некоторые люди - сродни этим хищникам. Наша ненависть и раздражительность мешает нам видеть людей, отрок. В людях мы, зачастую, видим только одних врагов. Послушай одну притчу о святом старце. Рассказывать он умел: речь его была неторопливой и проникновенной:
- В то время, когда святой старец жил в одном городе, появился в окрестностях волк, огромнейший, страшный и свирепый, пожирающий не только животных, но даже людей. Так что все горожане пребывали в великом страхе, ибо он много раз приближался к городу, и все выходили вооруженные в поле, словно на войну. Но так и не могли они защитить себя от него, если встречались с ним один на один. В страхе своем перед волком дошли они до того, что никто не осмеливался выходить в поле. В виду этого святой старец, сжалившись над горожанами, решил выйти к этому волку, хотя горожане не советовали ему этого делать ни под каким предлогом, он же, осенив себя крестным знамением, вышел из города с товарищами, возлагая все свое упование на Бога. И, так как те заколебались идти дальше, святой старец идет к месту, где был волк. И вот названный волк, когда видит множество горожан, сошедшихся поглядеть на это чудо, бросается на святого старца с разинутой пастью и приближается к нему, а святой старец, - Нет, он точно так же осеняет его крестным знамением, подзывает к себе и говорит так:
- Повелеваю тебе от имени Христа не причинять зла ни мне, ни кому другому.
Чудно вымолвить! Едва святой старец совершил крестное знамение, страшный волк закрывает свою пасть, прекращает бег и в соответствии с повелением подходит кротко, как ягненок, и пав к ногам святого старца, лежит. Тогда святой старец говорит ему следующим образом:
- Брат волк, ты приносишь много вреда в этих местах, ты совершил величайшее преступление, обижая и убивая Божью тварь без Его соизволения, и ты не только убивал и пожирал животных, но даже имел дерзость убивать и причинять вред людям, созданным по образу Божьему. За это ты достоин адских мучений, как разбойник и худший из убийц. Весь народ ропщет и кричит на тебя, вся эта страна во вражде с тобой. Но я хочу, брат волк, установить мир между тобой и теми людьми, так чтобы ты больше не обижал их, а они простили бы тебе всякую прошлую обиду, и чтобы больше не преследовали тебя - ни люди, ни собаки. Когда он произнес эти слова, то волк движениями тела, хвоста, ушей и наклоном головы показал, что он соглашается с тем, что святой старец говорит,
и хочет это соблюдать. Тогда святой старец говорит: - Брат волк, с тех пор, как тебе угодно будет заключить и соблюдать этот мир, я обещаю тебе, что ты будешь постоянно получать пищу от людей этой страны, пока ты живешь, так что ты не будешь терпеть голода. Ведь я хорошо знаю, что всё зло ты совершаешь из-за голода. Но, за эту милость, я хочу, брат волк, чтобы ты обещал мне, что не причинишь больше вреда - ни человеку, ни животному. Обещаешь ты мне это? И волк покачиванием головы явно дает понять, что обещает. А святой старец говорит:
- Брат волк, я хочу, чтобы ты заверил меня в этом обещании, так, чтобы я мог вполне положиться на тебя. И как только святой старец протягивает руку для заверения, волк поднимает переднюю лапу и кладет ее на руку святого старца, заверяя его так, как может. И после этого сказанный волк, прожив в этом городе два года, как ручной, ходил по домам от двери к двери, не причиняя никому зла и не получая его ни от кого. И люди любезно кормили его, и когда он проходил по городу мимо домов, никогда ни одна собака на него не лаяла. Наконец, через два года брат волк умер от старости, и горожане сильно скорбели об этом, потому, что видя его у себя в городе таким ручным, они тотчас же вспоминали о добродетели и святости святого старца во славу
Христа. Рассказ инока Михаила тронул меня за живое. Мы долго шли молча. Каждый был занят своими мыслями о добре и зле.
Прошла уже целая неделя, как я покинул родную сторонку. На земле кривичей, я сердечно распрощался с гусляром Гудиславом и продолжил один свой путь. Моя старая лошадка только шагом могла передвигаться по огромным просторам Руси. Бросив поводья, я дал волю своему лошаку и позволил ему самому выбирать дорогу, а сам любовался красотой бескрайней русской степи.
Лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь толщу облаков, скользили по изменчивой глади матери - земли и мимолетно озаряли то темно-зеленую массу еще не выгоревшей до конца от солнца степной растительности, то пышную белизну ковыля, то заросли камыша, заболоченной речки или оврага. В их зыбком свете вспыхивали поочередно перед моими глазами то куст болотистого молочая, то заросли колючего чертополоха, то островки желтых лютиков и багряных васильков, то непроходимые заросли камышей и лозняка, где гнездились дикие утки, белоглазые нырки, изумрудные чибисы, проворные перепелки и грузные дрофы. Утро, торжество и красота природы, свежее дыхание растений пьянили меня и переполняли мое сердце непонятной радостью бытия.
Вдруг мой рысак вздернул голову и уши, внезапно остановился посреди дороги. Я подумал, что он чего-то испугался, и принялся разглядывать, какая могла быть тому причина: тут я увидел на земле лежащий посох и несколько книг, а рядом, за кустом, трех грязных и бородатых мужиков, со славянской внешностью, выворачивающих карманы не то волхву, не то монаху. А тот в это время молился. Быстро оценив ситуацию и не раздумывая, я соскочил с лошака, подобрал палку – посох, и тот час бросился на обидчиков божьих людей. Благо, благодаря моему покойному отцу, я хорошо усвоил его приемы рукопашного боя и битвы на палках. В нашем городище не было бойцов, равных мне в этих видах борьбы. Несколькими ударами ногой, кулаком и палкой под дых, в лицо и по голове, я поверг быстро, разбойников на землю… Я ждал похвал в свой адрес, жертвы разбойников, но они не последовали. Монах, не обращая на меня никакого внимания, продолжал свою молитву, а когда ее закончил, посмотрел на меня осуждающе, будто я совершил злодеяние. Меня это сильно удивило:
- Ёжики курносые! – воскликнул я в сердцах, - голому, и разбой не страшен! Любезный , простите, я что-то не так сделал?
На что он ответил:
- Не у меня проси прощения, чадо, а у нашего Иисуса Христа! Господь милостив и простит тебе твои прегрешения! - Такие мудреные слова я слышал впервые и, хотя я не мог понять, в чем моя вина, но почему-то чувствовал себя виноватым перед этим монахом, горе разбойниками, и неведомым мне Богом Иисусом Христом…
Еще больше меня удивил монах тем, что начал оказывать помощь своим мучителям. Одному он перевязал голову, другому смыл кровь с лица, третьего напоил водой. Прейдя в себя, разбойники быстро убежали, и каково же было мое изумление, когда в самом молодом и злобном нападающем на монаха, я признал сына волхва Богомила, Гаврилу из града Киева. Я сему не удивился. Многие на Руси в наше время занимались грабежами и этим жили. Он зло сверкнул на меня глазами, но ничего не сказал.
- Разбойников надо резать на мелкие кусочки и их тела скармливать собакам, - сказал я зло.
- Святые угодники! Отрок, ты так молод, а злобы накопил уже на две жизни. Это ни хорошо и не по-божески, – сказал хриплым голосом монах. Так я познакомился с булгаром, первым христианином и удивительным человеком иноком Михаилом, будущим первым пастырем Руси.
Стало холодать. Был Астафьев день, и дул северный ветер.
- Значит, скоро быть стуже, - подумал я.
Мы спрятались от ветра у одинокого дерева, стоящего у дороги. Я достал из своего холщевого мешка свою скромную провизию: несколько луковиц, сухарей, мед и кусок сала. Предложил своему попутчику разделить со мной мою скромную трапезу. Он с благодарностью согласился. С большим интересом я наблюдал за ним: как он странно молился перед трапезой, и какие слова молитвы он говорил. Но более всего, меня поразило - с каким достоинством он принимал пищу: спокойно, не спеша, серьезно и молча, как будто совершал какой-то только ему ведомый ритуал. С любопытством я всматривался в него. Был он среднего роста, худощав, одет в рубище с накидкой на голову коричневого цвета, пояс опоясывала толстая веревка. На ногах была обувь, наподобие наших лаптей, только из кожи. На вид ему можно было дать не более тридцати лет, но и только из-за его серьезности и достоинства, как он держался. Еще меня поразили глаза, которые излучали доброту и смирение.
Перекусив немного, мы разговорились. Я рассказал ему о себе и причине моего путешествия. Монах в начале нашего знакомства не был так откровенен со мной, как я с ним. Но сказал, что тоже направляется в Новгород. Известие это меня обрадовало и мы, не мешкая, отправились дальше в путь.
Мы шли до наступления сумерек. У излучины реки, близ поселения Решетняки решили заночевать. День медленно угас под тяжелым пологом облаков. Только мы с монахом развели костер, как со всех сторон послышался унылый вой волков. Их тоскливый вой и лихорадочное рыскание говорили о том, что животных мучит жестокий голод и нам надо держать ухо востро. Вначале волки держались на расстоянии, но чем плотнее становились сумерки, тем ближе они к нам подступали. В сгущающихся сумерках глаза хищников сверкали все ярче и ярче в отблесках костра. Стая волков ощетинилась и угрожающе рычала. Монах принялся усердно молиться, а я приготовился к отражению волчьей атаки.
Резким движением я метнул в них дротик. Ближайщий от меня волк упал на землю с пробитой грудью. Схватив его за задние лапы, я швырнул труп в стаю волков. Запах крови ударил им в нос и они мгновенно растерзали своего собрата. Мы с монахом бросились наутек и в одно мгновение взобрались на большое дерево, которое приметили раньше. Мы были вне опасности. Хищники растерзали сначала своего собрата, а затем моего старого
лошака и видно насытили свои желудки. Вскоре они ушли. Не мешкая, с рассветом, мы покинули это опасное место.
Пока мы шли, мне не давал покоя вопрос: почему монах так милосердно поступил с обидчиками и совсем не держал на них зла? Меня так и раздирало от любопытства. Грек, словно прочитав мои мысли, сказал:
- Ночью на нас напали голодные волки. Некоторые люди - сродни этим хищникам. Наша ненависть и раздражительность мешает нам видеть людей, отрок. В людях мы, зачастую, видим только одних врагов. Послушай одну притчу о святом старце. Рассказывать он умел: речь его была неторопливой и проникновенной:
- В то время, когда святой старец жил в одном городе, появился в окрестностях волк, огромнейший, страшный и свирепый, пожирающий не только животных, но даже людей. Так что все горожане пребывали в великом страхе, ибо он много раз приближался к городу, и все выходили вооруженные в поле, словно на войну. Но так и не могли они защитить себя от него, если встречались с ним один на один. В страхе своем перед волком дошли они до того, что никто не осмеливался выходить в поле. В виду этого святой старец, сжалившись над горожанами, решил выйти к этому волку, хотя горожане не советовали ему этого делать ни под каким предлогом, он же, осенив себя крестным знамением, вышел из города с товарищами, возлагая все свое упование на Бога. И, так как те заколебались идти дальше, святой старец идет к месту, где был волк. И вот названный волк, когда видит множество горожан, сошедшихся поглядеть на это чудо, бросается на святого старца с разинутой пастью и приближается к нему, а святой старец, - Нет, он точно так же осеняет его крестным знамением, подзывает к себе и говорит так:
- Повелеваю тебе от имени Христа не причинять зла ни мне, ни кому другому.
Чудно вымолвить! Едва святой старец совершил крестное знамение, страшный волк закрывает свою пасть, прекращает бег и в соответствии с повелением подходит кротко, как ягненок, и пав к ногам святого старца, лежит. Тогда святой старец говорит ему следующим образом:
- Брат волк, ты приносишь много вреда в этих местах, ты совершил величайшее преступление, обижая и убивая Божью тварь без Его соизволения, и ты не только убивал и пожирал животных, но даже имел дерзость убивать и причинять вред людям, созданным по образу Божьему. За это ты достоин адских мучений, как разбойник и худший из убийц. Весь народ ропщет и кричит на тебя, вся эта страна во вражде с тобой. Но я хочу, брат волк, установить мир между тобой и теми людьми, так чтобы ты больше не обижал их, а они простили бы тебе всякую прошлую обиду, и чтобы больше не преследовали тебя - ни люди, ни собаки. Когда он произнес эти слова, то волк движениями тела, хвоста, ушей и наклоном головы показал, что он соглашается с тем, что святой старец говорит,
и хочет это соблюдать. Тогда святой старец говорит: - Брат волк, с тех пор, как тебе угодно будет заключить и соблюдать этот мир, я обещаю тебе, что ты будешь постоянно получать пищу от людей этой страны, пока ты живешь, так что ты не будешь терпеть голода. Ведь я хорошо знаю, что всё зло ты совершаешь из-за голода. Но, за эту милость, я хочу, брат волк, чтобы ты обещал мне, что не причинишь больше вреда - ни человеку, ни животному. Обещаешь ты мне это? И волк покачиванием головы явно дает понять, что обещает. А святой старец говорит:
- Брат волк, я хочу, чтобы ты заверил меня в этом обещании, так, чтобы я мог вполне положиться на тебя. И как только святой старец протягивает руку для заверения, волк поднимает переднюю лапу и кладет ее на руку святого старца, заверяя его так, как может. И после этого сказанный волк, прожив в этом городе два года, как ручной, ходил по домам от двери к двери, не причиняя никому зла и не получая его ни от кого. И люди любезно кормили его, и когда он проходил по городу мимо домов, никогда ни одна собака на него не лаяла. Наконец, через два года брат волк умер от старости, и горожане сильно скорбели об этом, потому, что видя его у себя в городе таким ручным, они тотчас же вспоминали о добродетели и святости святого старца во славу
Христа. Рассказ инока Михаила тронул меня за живое. Мы долго шли молча. Каждый был занят своими мыслями о добре и зле.