Форум
В силу различных причин или по воле судьбы, человек со временем меняет свое отношение к вещам и другим людям, которые, в свою очередь, меняются по отношению к нему. Стоит человеку координально изменить свои мысли, как все меняется в его жизни. А наша жизнь есть то, что мы думаем о ней и во что веруем.
Человек начинает притягивать к себе не то, что он хочет, а то, кем он является по сути человеческой - божеством или себе злодеем. Как человек поступает и чего достигает – является результатом наших собственных мыслей. Человек способен подняться, одержать победу и достичь успеха, только возвысив свои мысли, но и может остаться слабым, жалким, несчастным и никчемным, если он этого не сделает.
Прошло около семи лет после смерти Богданы. Мрак и безъисходность безраздельно властвовали в моем сердце. Я много работал, но это меня не спасало от моих грустных дум и самого себя. Мой ребенок меня не радовал. Глупо, но я его винил в смерти Богданы. С того дня, как княгиня Анна прибыла в Киев и привезла с собой малыша из Константинополя, я его почти не видел. Все заботы о нем взяла княгиня. Она стала его крестной матерью и матерью по жизни. По ее настоянию он получил имя Богдан, так как был очень похож на мою жену. Мне казалось, что у него не было ничего моего.С утра до вечера я был занят работой, что как-то спасало меня от горестных дум. Под моим непосредственным руководством была построена первая церковь Святого Василия в Киеве, перестроена и украшена мозаикой и стенной живописью (фресками) Десятинная церковь. Действовал Церковный устав, в разработку которого я вложил не мало сил и старания.
Христианская религия понемногу втягивала славянский люд в местную жизнь, местные интересы областей, не давали им обособляться от центра. Области эти поневоле вовлекались в общую сутолоку жизни, какую производил князь киевский. Конечно, народ еще не был проникнут одним национальным духом, сознанием общих интересов и единством веры, но, по крайней мере, приучался думать друг о друге, внимательно следить, что делается в других уголках Руси. На моих глазах зарождалось и крепло сознание людей, что они составляют большую семью русов-славян.
Заметно изменился быт и нравы горожан и крестьян под влиянием христианской морали. Они стали одеваться опрятнее и следить за собой. Мужчины носили повсеместно длинные рубахи из домотканого холста, подпоясанные ремнем, неширокие штаны, заправленные в сапоги или онучи ( длинные узкие полосы ткани, обматываемые вокруг ноги).
Аккуратнее в одежде стали и женщины. Женские одежды стали украшаться вышивкой, и были длинными до полу. Длинными были и рукава, собиравшиеся складками у запястья. Их сдерживали специальными браслетами. Рукава они распускали только в торжественных случаях. Богаче и изысканье стали шапки из яркой материи с меховой опушкой символом знатности. Рядовые горожане и селяне носили меховые или плетеные шапки разнообразных фасонов. Замужние женщины не стали появляться на людях с непокрытой головой, «простоволосой», так как считалось, что этим она могла принести вред окружающим. Голову покрывали повоем( полотенцем).Сорвать с женщины такой покров, считалось для нее большим позором, а виновнику грозил не малый штраф.
Как грибы росли терема и добротные срубы. Церкви и новые постройки изменили лик города. Повсюду возвышались также княжеские дворцы, жилища духовенства, общественные здания, дома разбогатевших купцов и дружинников князя, склады, лавки, харчевни и постоялые дворы. Повсюду слышался непрекращающийся, упорный стук: это камнетесы с утра до вечера стучали молотками, дробили и шлифовали мягкий камень, из которого возводят столицы; повсюду кипучая, шумная, суетливая толпа, шагающая прямо по строительному мусору. Таким я запомнил Киев в те дни.
С помощью княжеской и церковной казны в городе процветали все сферы человеческой деятельности. Я взирал на град с чувством особой гордости и удовлетворения. Очень радовался назначению Иллариона нашим пастырем, после смерти Михаила. Я к этому приложил руку и не капли в этом не пожалел. Он много делал для Руси. Этот умный и добрый церковник в течение года с таким искусством управлял финансами церкви, так ловко обложил всех имущих налогом, что я ему позавидовал и многому у него научился.
Он занимался всем, решал все вопросы. Митрополит вмешивался во все споры удельных князей, если надо отлучал провинившихся перед церковью даже от церкви, принимал участие в переговорах о войне и мире, не скупился на подаяние беднякам, строго взыскивал с провинившихся священников.
Отец Илларион стал моим духовником. Только он знал, что творилось в моей измученной горем душе.
Кто из нас терял близкого, тот знает, что первые месяцы после смерти любимого человека он думает, что его страдания закончатся только вместе с его смертью. Он хочет и ищет смерти. И пока он ждет ее, этот человек становится другим. Смерть очищает его от всего наносного и фальшивого. Мужья и жены начинают лучше друг к другу относиться. Мужчины, считавшие себя легкомысленными в любовных делах, вдруг обретают постоянство. Сын, почти не замечавший живущую рядом мать, теперь с тревогой и сожалением мысленно вглядывается в каждую морщинку материнского лица, не выходящего из его памяти.
Копаясь в своей душе, я пришел к весьма неутешительным для себя выводам, я другой – я никогда больше никого не полюблю, даже собственного сына. С ужасом я осознал свой крах. Мои благие порывы забыться в работе не приносили мне облегчения. Мука жить памятью о Богдане усугубляла мои страдания еще больше. Только в теперешнем положении я имел полную возможность увидеть свои чувства взглядом, ровно объективным и лихорадочным. Угрызение совести, что я испытывал, проверял, а потом изменял Богдане, приносили мне нестерпимую душевную боль, которую я заливал вином. Я много пил, но не пьянел. Более того я совсем лишился сна, а моя боль не проходила. Я раздражался по любому поводу: полету ласточки, вечерней росе на траве, лучику солнца, будившему меня…
Глубокая отчужденность пролегла между мною и князем Владимиром. Этому предшествовало одно событие. Мое стремительное возвышение при дворе, неподкупность и непререкаемый авторитет вызывали ненависть и зависть у бояр. Они мне всячески вредили: распускали нелепые слухи, игнорировали по разным причинам мои приказы. Дело дошло до того, что меня попытались даже отравить на княжеском пиру. И только благодаря моим верным друзьям и пройдохам, Савелию и Афанасию, я не погиб. Они случайно узнали о заговоре бояр и успели меня во время предупредить. Я провел свое расследование и выявил зачинщиков. Во главе заговора стояли Никодим и Гавриил, мои старые враги и несколько знатных бояр, которым я не позволял воровать из княжеской казны. Князь Владимир в заговор мне не поверил, а я не стал ему ничего доказывать. Я убил своих врагов их же оружием, ядом, подкупив их слуг. Во мне вновь проснулся язычник и желание убивать…
Итак, я вынужден был жить ото дня ко дню один, лицом к лицу с этим жестоким миром и своими душевными муками, которые доводили меня до сумасшествия. Я понимал, что так дальше продолжаться не может. Надо было, что - то делать. И наконец, в этом обострившемся до пределов одиночестве, я решил уйти в мир отшельничества и добровольного изгнания себя от людей, чтобы самоочиститься и найти себя, но перед этим я решил побывать на могиле Богданы. Благо, в Царьград этой весною должен был отправиться Василий Буслаев, с которым я держал связь.
В книге Бытия сказано, что Господь дал человеку власть над всей огромной землей, но, простому человеку, ни к чему такие сверхцарские дары. Все, что он желает, это приобрести власть над своими мыслями, над своими страхами; власть над своим разумом и над своей душой, а этого подчас достичь не так просто.
Накануне отъезда в Новгород мне приснился сон. Снилось мне, что я в непроходимом лесу. Темно, холодно и вокруг шныряют какие-то мерзкие твари с лицами, убитых мною людей. Они смеются надо мной. Особенно злорадствуют Никодим и Гавриил. Я понимаю, что заблудился. Молюсь всем нашим языческим Богам и прошу у них помощи. Не помогает! Тут взываю к Богу Иисусу Христу, и свершается Чудо. Я увидел солнце, а в блеске солнца свет Бога Иисуса Христа, который шел навстречу мне: я упал, земля колебалась, деревья тряслись, вода всюду спешила вся вспять, и когда тот, который все века сотворил, приблизился ко мне, ничтожному существу я обомлел. Он могуч, силен, лицо его приятно, глаголы его страшны. Я пал без чувства, мне было хорошо. Долго ли я лежал, не объясню. И когда я пришел в себя, то почувствовал его в себе. Мы в то время соединились с ним — он во мне, я в нем, — отец, сын и слово.
Тут я встретил покойных отца моего и мать. Они меня не узнали. Я сказал, что избранный Богом я не могу называться сыном вашим, что того нету, кого вы родили и назвали именем своим: я не тот отныне и не принадлежу ни вам, ни всей земле. Они подумали, — что со мной сделалось умопомешательство. Но я стал говорить им, что мне надлежит идти против всего языческого мира и что я должен возвестить свет, вывести из тьмы наш народ и еще совершить многое. Они меня благословили. Я проснулся в холодном поту, и долго не мог заснуть.
Как только стало рассветать, я собрал немного продуктов, переоделся в старье, и никем неузнаваемый, заброшенной дорогой покинул Киев и направился в Новгород. Я дал себе обет, что больше никогда сюда не вернусь.
Человек начинает притягивать к себе не то, что он хочет, а то, кем он является по сути человеческой - божеством или себе злодеем. Как человек поступает и чего достигает – является результатом наших собственных мыслей. Человек способен подняться, одержать победу и достичь успеха, только возвысив свои мысли, но и может остаться слабым, жалким, несчастным и никчемным, если он этого не сделает.
Прошло около семи лет после смерти Богданы. Мрак и безъисходность безраздельно властвовали в моем сердце. Я много работал, но это меня не спасало от моих грустных дум и самого себя. Мой ребенок меня не радовал. Глупо, но я его винил в смерти Богданы. С того дня, как княгиня Анна прибыла в Киев и привезла с собой малыша из Константинополя, я его почти не видел. Все заботы о нем взяла княгиня. Она стала его крестной матерью и матерью по жизни. По ее настоянию он получил имя Богдан, так как был очень похож на мою жену. Мне казалось, что у него не было ничего моего.С утра до вечера я был занят работой, что как-то спасало меня от горестных дум. Под моим непосредственным руководством была построена первая церковь Святого Василия в Киеве, перестроена и украшена мозаикой и стенной живописью (фресками) Десятинная церковь. Действовал Церковный устав, в разработку которого я вложил не мало сил и старания.
Христианская религия понемногу втягивала славянский люд в местную жизнь, местные интересы областей, не давали им обособляться от центра. Области эти поневоле вовлекались в общую сутолоку жизни, какую производил князь киевский. Конечно, народ еще не был проникнут одним национальным духом, сознанием общих интересов и единством веры, но, по крайней мере, приучался думать друг о друге, внимательно следить, что делается в других уголках Руси. На моих глазах зарождалось и крепло сознание людей, что они составляют большую семью русов-славян.
Заметно изменился быт и нравы горожан и крестьян под влиянием христианской морали. Они стали одеваться опрятнее и следить за собой. Мужчины носили повсеместно длинные рубахи из домотканого холста, подпоясанные ремнем, неширокие штаны, заправленные в сапоги или онучи ( длинные узкие полосы ткани, обматываемые вокруг ноги).
Аккуратнее в одежде стали и женщины. Женские одежды стали украшаться вышивкой, и были длинными до полу. Длинными были и рукава, собиравшиеся складками у запястья. Их сдерживали специальными браслетами. Рукава они распускали только в торжественных случаях. Богаче и изысканье стали шапки из яркой материи с меховой опушкой символом знатности. Рядовые горожане и селяне носили меховые или плетеные шапки разнообразных фасонов. Замужние женщины не стали появляться на людях с непокрытой головой, «простоволосой», так как считалось, что этим она могла принести вред окружающим. Голову покрывали повоем( полотенцем).Сорвать с женщины такой покров, считалось для нее большим позором, а виновнику грозил не малый штраф.
Как грибы росли терема и добротные срубы. Церкви и новые постройки изменили лик города. Повсюду возвышались также княжеские дворцы, жилища духовенства, общественные здания, дома разбогатевших купцов и дружинников князя, склады, лавки, харчевни и постоялые дворы. Повсюду слышался непрекращающийся, упорный стук: это камнетесы с утра до вечера стучали молотками, дробили и шлифовали мягкий камень, из которого возводят столицы; повсюду кипучая, шумная, суетливая толпа, шагающая прямо по строительному мусору. Таким я запомнил Киев в те дни.
С помощью княжеской и церковной казны в городе процветали все сферы человеческой деятельности. Я взирал на град с чувством особой гордости и удовлетворения. Очень радовался назначению Иллариона нашим пастырем, после смерти Михаила. Я к этому приложил руку и не капли в этом не пожалел. Он много делал для Руси. Этот умный и добрый церковник в течение года с таким искусством управлял финансами церкви, так ловко обложил всех имущих налогом, что я ему позавидовал и многому у него научился.
Он занимался всем, решал все вопросы. Митрополит вмешивался во все споры удельных князей, если надо отлучал провинившихся перед церковью даже от церкви, принимал участие в переговорах о войне и мире, не скупился на подаяние беднякам, строго взыскивал с провинившихся священников.
Отец Илларион стал моим духовником. Только он знал, что творилось в моей измученной горем душе.
Кто из нас терял близкого, тот знает, что первые месяцы после смерти любимого человека он думает, что его страдания закончатся только вместе с его смертью. Он хочет и ищет смерти. И пока он ждет ее, этот человек становится другим. Смерть очищает его от всего наносного и фальшивого. Мужья и жены начинают лучше друг к другу относиться. Мужчины, считавшие себя легкомысленными в любовных делах, вдруг обретают постоянство. Сын, почти не замечавший живущую рядом мать, теперь с тревогой и сожалением мысленно вглядывается в каждую морщинку материнского лица, не выходящего из его памяти.
Копаясь в своей душе, я пришел к весьма неутешительным для себя выводам, я другой – я никогда больше никого не полюблю, даже собственного сына. С ужасом я осознал свой крах. Мои благие порывы забыться в работе не приносили мне облегчения. Мука жить памятью о Богдане усугубляла мои страдания еще больше. Только в теперешнем положении я имел полную возможность увидеть свои чувства взглядом, ровно объективным и лихорадочным. Угрызение совести, что я испытывал, проверял, а потом изменял Богдане, приносили мне нестерпимую душевную боль, которую я заливал вином. Я много пил, но не пьянел. Более того я совсем лишился сна, а моя боль не проходила. Я раздражался по любому поводу: полету ласточки, вечерней росе на траве, лучику солнца, будившему меня…
Глубокая отчужденность пролегла между мною и князем Владимиром. Этому предшествовало одно событие. Мое стремительное возвышение при дворе, неподкупность и непререкаемый авторитет вызывали ненависть и зависть у бояр. Они мне всячески вредили: распускали нелепые слухи, игнорировали по разным причинам мои приказы. Дело дошло до того, что меня попытались даже отравить на княжеском пиру. И только благодаря моим верным друзьям и пройдохам, Савелию и Афанасию, я не погиб. Они случайно узнали о заговоре бояр и успели меня во время предупредить. Я провел свое расследование и выявил зачинщиков. Во главе заговора стояли Никодим и Гавриил, мои старые враги и несколько знатных бояр, которым я не позволял воровать из княжеской казны. Князь Владимир в заговор мне не поверил, а я не стал ему ничего доказывать. Я убил своих врагов их же оружием, ядом, подкупив их слуг. Во мне вновь проснулся язычник и желание убивать…
Итак, я вынужден был жить ото дня ко дню один, лицом к лицу с этим жестоким миром и своими душевными муками, которые доводили меня до сумасшествия. Я понимал, что так дальше продолжаться не может. Надо было, что - то делать. И наконец, в этом обострившемся до пределов одиночестве, я решил уйти в мир отшельничества и добровольного изгнания себя от людей, чтобы самоочиститься и найти себя, но перед этим я решил побывать на могиле Богданы. Благо, в Царьград этой весною должен был отправиться Василий Буслаев, с которым я держал связь.
В книге Бытия сказано, что Господь дал человеку власть над всей огромной землей, но, простому человеку, ни к чему такие сверхцарские дары. Все, что он желает, это приобрести власть над своими мыслями, над своими страхами; власть над своим разумом и над своей душой, а этого подчас достичь не так просто.
Накануне отъезда в Новгород мне приснился сон. Снилось мне, что я в непроходимом лесу. Темно, холодно и вокруг шныряют какие-то мерзкие твари с лицами, убитых мною людей. Они смеются надо мной. Особенно злорадствуют Никодим и Гавриил. Я понимаю, что заблудился. Молюсь всем нашим языческим Богам и прошу у них помощи. Не помогает! Тут взываю к Богу Иисусу Христу, и свершается Чудо. Я увидел солнце, а в блеске солнца свет Бога Иисуса Христа, который шел навстречу мне: я упал, земля колебалась, деревья тряслись, вода всюду спешила вся вспять, и когда тот, который все века сотворил, приблизился ко мне, ничтожному существу я обомлел. Он могуч, силен, лицо его приятно, глаголы его страшны. Я пал без чувства, мне было хорошо. Долго ли я лежал, не объясню. И когда я пришел в себя, то почувствовал его в себе. Мы в то время соединились с ним — он во мне, я в нем, — отец, сын и слово.
Тут я встретил покойных отца моего и мать. Они меня не узнали. Я сказал, что избранный Богом я не могу называться сыном вашим, что того нету, кого вы родили и назвали именем своим: я не тот отныне и не принадлежу ни вам, ни всей земле. Они подумали, — что со мной сделалось умопомешательство. Но я стал говорить им, что мне надлежит идти против всего языческого мира и что я должен возвестить свет, вывести из тьмы наш народ и еще совершить многое. Они меня благословили. Я проснулся в холодном поту, и долго не мог заснуть.
Как только стало рассветать, я собрал немного продуктов, переоделся в старье, и никем неузнаваемый, заброшенной дорогой покинул Киев и направился в Новгород. Я дал себе обет, что больше никогда сюда не вернусь.
